Неточные совпадения
На дворе, первое, что бросилось в глаза Вронскому, были песенники в кителях, стоявшие подле боченка с водкой, и здоровая веселая фигура полкового командира, окруженного
офицерами: выйдя на первую ступень балкона, он, громко перекрикивая музыку, игравшую Офенбаховскую кадриль, что-то
приказывал и махал стоявшим в стороне солдатам.
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина
офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не
прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
— А, знаю, — перебил
офицер. — Маленькая, черненькая? Что ж, это можно. Курить
прикажете?
— Мисси, venez donc à notre table. Ou vous apportera votre thé… [идите к нашему столу. Вам сюда подадут чай…] И вы… — обратилась она к
офицеру, говорившему с Мисси, очевидно забыв его имя, — пожалуйте сюда. Чаю, князь,
прикажете?
Он
приказал морскому
офицеру Хвостову попугать сахалинских японцев, и приказ этот был отдан не совсем в обычном порядке, как-то криво: в запечатанном конверте, с непременным условием вскрыть и прочитать лишь по прибытии на место.
Я же господину Фатееву изъяснил так: что сын мой, как следует всякому благородному
офицеру, не преминул бы вам дать за то удовлетворение на оружие; но так как супруга ваша бежала уже к нему не первому, то вам сталее спрашивать с нее, чем с него, — и он, вероятно, сам не преминет немедленно выпроводить ее из Москвы к вам на должное распоряжение, что и
приказываю тебе сим письмом немедленно исполнить, а таких чернобрысых и сухопарых кошек, как она, я полагаю, найти в Москве можно».
Ей
приказали обыскать Власову. Она замигала глазами, вытаращила их на
офицера и испуганно сказала...
— Ну, молчи! —
приказывал офицер, шевеля усами. Она кланялась и, незаметно показывая ему кукиш, шептала матери...
— Ничего не
приказали. Что мини смотритель? Не начальство мое. У меня свой
офицер здесь есть… Смотритель! — говорил сурово Карпенко.
—
Прикажут? Да! — повторил ему вслед со злобой унтер-офицер.
— А вот я рад, что и вы здесь, капитан, — сказал он морскому
офицеру, в штаб-офицерской шинели, с большими усами и Георгием, который вошел в это время в блиндаж и просил генерала дать ему рабочих, чтобы исправить на его батарее две амбразуры, которые были засыпаны. — Мне генерал
приказал узнать, — продолжал Калугин, когда командир батареи перестал говорить с генералом, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью?
Он ничего не говорил, но, скромно сидя в уголку, смеялся, когда было что-нибудь смешное, вспоминал, когда забывали что-нибудь,
приказывал подать водку и делал папироски для всех
офицеров.
— Не
прикажете ли, сударыня, я вам отыщу вашу карету? — обратился к Марье Николаевне молодой
офицер с трепетом худо сдержанного бешенства в голосе.
Точно из-под земли вырос тонкий, длинный
офицер с аксельбантами. Склонившись с преувеличенной почтительностью, он выслушал приказание, потом выпрямился, отошел на несколько шагов в глубину залы и знаком
приказал музыкантам замолчать.
Под какой-то неважный праздник
приказал немец-генерал служить всенощную в полковой церкви, что совершалось всегда в его присутствии и при собрании всех
офицеров.
Время было летнее, окошки отворены; вдруг залилась в воздухе русская песня по Дворянской улице города Уфы; генерал бросился к окошку: по улице шли трое молодых унтер-офицеров, один из них пел песню; генерал
приказал их схватить и каждому дать по триста палок.
Прежде всего он
приказывал вешать без пощады и без всякого суда всех лиц дворянского происхождения, мужчин, женщин и детей, всех
офицеров, всех солдат, которых он мог поймать; ни одно место, где он прошел, не было пощажено, он грабил и разорял даже тех, кто, ради того чтоб избежать насилий, старался снискать его расположение хорошим приемом; никто не был избавлен у него от разграбления, насилия и убийства.
Император Павел Петрович как приехал в корпус в первый раз по своем воцарении, сейчас же
приказал: «Аббатов прогнать, а корпус разделить на роты и назначить в каждую роту
офицеров, как обыкновенно в ротах полковых» [Из «Краткой истории Первого кадетского корпуса», составленной Висковатовым, видно, что это произошло 16 января 1797 года. (Прим. автора.)].
— Господа
офицеры! — сказал Блесткин, подскакав к батарее, — его превосходительство
приказал вам быть в готовности, и если французы откроют по вас огонь, то сейчас отвечать.
— Дай-то господи, чтоб
приказали! — продолжал Буркин. — Что, господа
офицеры, неужели и вас охота не забирает подраться с этими супостатами? Да нет! по глазам вижу, вы все готовы умереть за матушку Москву, и уж, верно, из вас никто назад не попятится?
—
Приказывал. Да ведь на них не угодишь. Представьте себе: один из этих французов, кирасирской поручик, так и вопит, что у него отняли — и как вы думаете что? Деньги? — нет! Часы, вещи? — и то нет! Какие-то любовные записочки и волосы! Поверите ли, почти плачет! А кажется, славный
офицер и лихо дрался.
— Извольте, сударь молчать! Или вы думаете, что ротный командир хуже вас знает, что Демин унтер-офицер исправный и в деле молодец?.. Но такая непростительная оплошность…
Прикажите фельдфебелю нарядить его дежурить по роте без очереди на две недели; а так как вы, господин подпоручик, отвечаете за вашу команду, то если в другой раз случится подобное происшествие…
Чтоб как-нибудь увериться в этом, он придумал запереть вместе с ним этого пленного
офицера, а мне
приказал подслушивать их разговоры.
— Да чему
прикажете мне радоваться? — отвечал безрукой
офицер. — Не тому ли, что мне вместо головы оторвало руку?
— Итак, значит, — медленно выговорил
офицер, — наша любовь увяла, не успев расцвесть, так сказать. Как
прикажете это понять? Кокетство это с вашей стороны в своем роде или же вы считаете меня шалопаем, с которым можно поступать как угодно?
Генерал занял место за столом знакомых ему
офицеров, поклонился всем вставшим при его приходе и громко сказал: «Садитесь, господа!» — что относилось к нижним чинам. Мы молча кончили обед; Иван Платоныч
приказал подать красного румынского вина и после второй бутылки, когда лицо у него повеселело и щеки и нос приняли яркий оттенок, обратился ко мне...
Однажды на привале к начальству прискакал казак с важным известием. Нас подняли и выстроили без ранцев и без оружия, в одних белых рубашках. Никто из нас не знал, зачем это делается.
Офицеры осмотрели людей; Венцель, по обыкновению, кричал и ругался, дергая за дурно надетые кушаки и с пинками
приказывая оправить рубахи. Потом нас повели к полотну железной дороги, и после довольно долгих построений полк вытянулся в две шеренги вдоль пути. На версту протянулась белая линия рубах.
Алексей.
Приказываю господам
офицерам и дивизиону внимательно слушать то, что я им объявлю. Слушать, запоминать. Запомнив, исполнять.
Борьба с Петлюрой закончена.
Приказываю всем, в том числе и
офицерам, немедленно снять с себя погоны, все знаки отличия и немедленно же бежать и скрыться по домам.
— Да еще
приказали спросить, не сынок ли изволите быть графа Федора Иваныча Турбина? — добавил от себя Данило, узнавший фамилию
офицера и помнивший еще приезд покойного графа в город К. — Наша барыня, Анна Федоровна, очень с ними знакомы были.
Он послал за приставом Адмиралтейской части и
приказал ему немедленно явиться вместе с инвалидным
офицером и со спасенным утопленником, а Свиньина просил подождать в маленькой приемной перед кабинетом. Затем Кокошкин удалился в кабинет и, не затворяя за собою дверей, сел за стол и начал было подписывать бумаги; но сейчас же склонил голову на руки и заснул за столом в кресле.
Международное преступление совершилось. Саксония выдала свою жертву Австрии, Австрия — Николаю. Он в Шлиссельбурге, в этой крепости зловещей памяти, где некогда держался взаперти, как дикий зверь, Иван Антонович, внук царя Алексея, убитый Екатериною II, этою женщиною, которая, еще покрытая кровью мужа,
приказала сперва заколоть узника, а потом казнить несчастного
офицера, исполнившего это приказание.
— Года чрез полтора, знаете, этак приехал я из округа, устал; порастрясло, конечно; вдруг докладывают, что какой-то
офицер ко мне приехал. Я было сначала велел извиниться и сказать, что не так здоров и потому принять не могу, однако он с моим посланным обратно мне
приказывает, что он мне родственник и весьма желает меня видеть. Делать нечего, принимаю. Входит молодой офицерик, стройный, высокий, собой хорошенький, мундир с иголочки, сапоги лакированные, в лайковых перчатках, надушен, напомажен.
— Уж вы меня извините, если так! — с полупоклоном любезно пожал
офицер плечами. — Я, конечно, со всей моей деликатностью… но… я
прикажу унтер-офицеру обеспокоить вас маленьким обыском… Что делать-с!.. Бога ради, извините… Эй! Изотов!
Некоторые
офицеры, так называемые «дантисты», далеко не разделявшие гуманных взглядов своего командира, втайне негодовавшие, что он запретил бить матросов, и, случалось, все-таки бившие их тайком, когда капитана не было наверху, — эти господа находили, что капитану ничего не остается сделать, как
приказать высечь этих четырех пьяниц для примера прочим.
Завтрак у адмирала был действительно вкусный и обильный. «Штилевший» адмирал был необыкновенно гостеприимным и приветливым хозяином и с каждым из гостей любезен. Когда после кофе его гости — капитан, флагманский штурман, флаг-офицер и стоявшие на вахте с 4 до 8 ч. утра вахтенный лейтенант и вахтенный гардемарин — ушли, адмирал
приказал Ашанину принести рукопись.
— Попроси наверх старшего
офицера, —
приказал вахтенный
офицер и снова впился глазами в горизонт. Лицо его, красивое и румяное, обличало сильное волнение.
— Так и есть ураган!.. Андрей Николаевич, осмотрите, все ли хорошо принайтовлено, как следует, да осмотрите, хорошо ли закреплены орудия! —
приказывал капитан старшему
офицеру.
Он был на кубрике, в помещении команды,
приказал там открыть несколько матросских чемоданчиков, спускался в трюм и нюхал там трюмную воду, заглянул в подшкиперскую, в крюйт-камеру, в лазарет, где не было ни одного больного, в кочегарную и машинное отделение, и там, не роняя слова, ни к кому не обращаясь с вопросом, водил пальцем в белоснежной перчатке по частям машины и глядел потом на перчатку, возбуждая трепет и в старшем
офицере и старшем механике.
К изумлению ревизора, артиллерийского
офицера и нескольких матросов, расчет капитана на стыд наказанных оправдался: ни один не прикоснулся в водке; все они чувствовали какую-то неловкость и подавленность и были очень рады, когда им
приказали выйти из загородки и когда убрали водку.
— Да, Ашанин, не управься вы хорошо сегодня, пришлось бы вам купаться… Но вы молодцом! — заметил старший
офицер и
приказал вестовому налить еще бокал шампанского.
— Я вам верю, братцы. Ну, с богом, отправляйтесь погулять! Андрей Николаевич,
прикажите сажать людей на баркас, — обратился капитан к старшему
офицеру.
— И я прошу вас, Андрей Николаевич,
приказать боцманам и унтер-офицерам не иметь у себя линьков. Чтобы я их не видал!
— Некогда, говорит, ждать… Я, говорит, еду за свежей провизией, а не гулять. И
приказали отваливать, хоть все
офицеры и просили левизора подождать.
Капитан, не спавший две ночи и отдыхавший днем урывками, готовился, кажется, не спать и третью ночь. Серьезный, с истомленным лицом, он зорко всматривался вокруг и
приказал старшему
офицеру осмотреть, хорошо ли закреплены орудия и все ли крепко закреплено.
Все обнажили головы, и капитан прочел приказ, который матросы слушали с благоговейным вниманием, жадно вникая в каждое слово. После этого был отслужен благодарственный молебен, и затем капитан
приказал объявить отдых на целый день и разрешил выпить перед обедом по две чарки за здоровье государя, отменившего телесные наказания. Все
офицеры были приглашены на завтрак к капитану.
Адмирал не отрывал глаз от бинокля, направленного на катер, и нервно вздергивал и быстро двигал плечами. Положение катера беспокоило его. Ветер крепчал; того и гляди, при малейшей оплошности при повороте катер может перевернуться. Такие же мысли пробежали в голове капитана, и он
приказал старшему
офицеру посадить вельботных на вельбот и немедленно идти к катеру, если что-нибудь случится.
— Хорошо, ступай, —
приказал он унтер-офицеру, и тот ушел.
Первый приехал в карете тогдашний начальник Третьего отделения граф П.Шувалов; вышел из кареты в одном мундире и вскоре поспешно уехал. Он-то, встретив поблизости взвод (или полроты) гвардейского стрелкового батальона,
приказал ему идти на Колокольную. Я это сам слышал от
офицера, командовавшего стрелками, некоего П-ра, который бывал у нас в квартире у моих сожителей, князя Дондукова и графа П.А.Гейдена — его товарищей по Пажескому корпусу.
— Да, поручик, вот что! — обратился генерал к смотрителю. — Вы переводитесь в строй. Главнокомандующий
приказал на покойные тыловые места назначать оправившихся от ран строевых
офицеров, а здоровых
офицеров переводить в строй. Можете выбрать, в какой из наших полков вы хотите перейти.